Предисловие

Дорогие знатоки и любители истории Выборгского сражения, мы предоставляем вашему вниманию перевод 3, 4 и 5 частей книги «The Life and Correspondence of Admiral Sir William Sidney Smith», изданной в Лондоне в 1848 г. В избранных нами главах речь идет о событиях Русско-шведской войны 1788-1790 гг., одним из действующих лиц которой был лейтенант английского королевского флота Вильям Сидней Смит. Находясь при шведском короле Густаве III и герцоге Зюдерманландском Карле, командовавшими двумя частями сил вторжения, он выполнял роль координатора взаимодействия между галерным (армейским) и корабельным (оперативным) флотами шведов в решающем для исхода войны 1790 году. Этот английский офицер участвовал в планировании и ведении боевых действий и оставил нам ценный материал, в виде своей переписки с послом Англии в Швеции Листоном, королем Густавом III, герцогом Карлом и иных документов, позволяющих нам судить о намерениях, действиях и оценке ситуации со стороны противников России. Несколько слов стоит сказать о составителях первого издания «The Life and Correspondence of Admiral Sir William Sidney Smith». Это были люди, лично знавшие Сиднея Смита и находившиеся с ним в родственных отношениях. Некоторые пояснения к письмам они получили еще при жизни Сиднея Смита, скончавшегося в 1840 г. Некоторые - от его ближайших соратников. Слабо представляя ход малоизвестной в Англии Русско-шведской войны, они не всегда корректны в своих комментариях. Изложение событий иногда не следует строгой хронологии, встречаются повторы ранее описанного, но, тем не менее, они проделали очень важный и полезный труд над не очень сохранным и разрозненным архивом Смита. По-видимому, издание 1848 г. ранее находилось в поле зрения отечественных историков. И некоторые ошибки составителей перекочевали в наши источники, даже такие как «Общий морской список». Например, известие о мнимой смерти бригадира Денисона в Выборгском сражении 3 июля 1790 г., о чем комментаторы «The Life…» сообщают на основании публикаций в английских газетах того времени, которые названы «авторитетным источником». Любопытно, но именно в корреспонденции Смита мы находим письмо пленного офицера русского флота к нему, из которого ясно, что по завершении Второго Роченсальмского сражения 10 июля 1790 г. тяжело раненый в этом бою Денисон все еще был жив. Очевидно, что сами письма корреспонденции представляют большую ценность, нежели чем комментарии составителей. В предлагаемых вам избранных главах тексты документов и писем набраны курсивом, тексты комментариев авторов «The Life…» - обычным шрифтом, наши комментарии избранных глав «The Life…» - жирным курсивом, там, где текст был написан на французском языке, следует пометка (фр.).

Понимая, что наша работа в области перевода текстов может быть не идеальной, мы оставили деление на страницы, т.к. это было представлено в первом лондонском издании 1848 г. Сделано это для того, чтобы любой желающий мог проверить наш перевод и при необходимости внести в него коррективы.

Часть 3.
1889-1790 гг. Безуспешные попытки получить разрешение служить в Швеции.

По предложению короля Густава и герцога Зюдерманландского Сидней Смит решает посетить Швецию. В 1789 г. Сидней Смит появляется в адмиралтействе с прошением о шестимесячном отпуске для поездки в Стокгольм и Санкт-Петербург, добавляя, что это не связано с намерением поступить на какую-нибудь иностранную службу. В конце года, тем не менее, он пишет из Стокгольма о продлении своего отпуска до 12 месяцев. В январе 1790 г. король Швеции в письме предложил ему службу и Сидней Смит возвращается в Англию с целью получения разрешения поступления на иностранную службу.


Письмо короля Швеции к С. Смиту:
Хага, 17 января 1790 г.
Полковнику С. Смиту.
(«полковник» [colonel] – единственный термин, которому должность капитана Британского ВМФ может соответствовать аналогичной должности в Швеции). (Оставим это утверждение на совести издателей – пер.)

Достойная репутация, которую Вы приобрели успешно и доблестно служа своей стране и то спокойствие, которым наслаждается Англия, не дает Вам никакой возможности проявить сейчас ваши таланты. Это вынуждает меня предложить Вам поступить ко мне на службу в этой войне и преимущественно в предстоящей кампании.

Предлагая Вам такое же звание и должность которыми Вы обладали в вашей стране, я предложил бы Вам только то, что вы вправе ожидать. Но я предлагаю Вам возможность снова проявить себя и преумножить вашу репутацию, заявив о себе в этих северных морях подобно достойным: Родни, Pigot, Гоу и пр. Я верю, что, предлагая Вам ситуацию достойную их (т.е. славных английских адмиралов - пер.) и вас, и надеюсь, Вы не будете этому сопротивляться. И Вы найдете способы собственного оправдания перед своими господами (морское командование Британии – пер.) в искусстве войны, еще улучшив их репутацию (т.е. англичан, как искусных в деле морской войны – пер.) и ту оценку, которую они Вам уже сделали.

У меня есть конкретное предложение для Вас. И, если Вы его примете, я лично объясню вам больше о всех деталях после получения Вашего определенного ответа. Да хранит Вас Господь.

Ваш милосердный Густавус.


Это предложение было слишком заманчивым для капитана Сиднея Смита, чтобы он стал сопротивляться. Получилось так, что Британскому министру в Стокгольме (т.е. чрезвычайному послу Листону) потребовался доверенный человек для передачи копий некоторых донесений, оригиналы которых были украдены у курьера. Сидней добровольно согласился доставить их с целью добиться разрешения (от Кабинета Министров Британии – пер.) принять предложение, сделанное ему королем Швеции.

При прощании с королем, его величество очень подробно описал все причины для ведения войны и его финансовое положение (!). Он сообщил Сиднею, что вероятно у того будет возможность связаться с Кабинетом Министров Англии.

И он бы желал, чтобы тот нашел возможность уверенно рассказать о положении дел на севере. «Это было неожиданно для меня - говорил Смит, – стать курьером прямого послания от короля Швеции к Британскому Кабинету Министров». Его памяти была доверена суть самого разговора (с королем Швеции – пер.). Герцог Зюдерманландский – брат короля, выразил настойчивое желание, чтоб Сидней Смит не должен был ничего оставлять непроверенным, если желает остаться на службе. Он пишет ему следующее очень дружественное письмо по случаю.



От его королевского высочества
герцога Зюдерманландского
капитану Сиднею Смиту
Стокгольм, 18 января 1790 г.

Мой дорогой друг, я только что узнал, что король предложил вам командование легкой эскадрой. Эта новость доставила мне огромное удовольствие по двум причинам: первая, я рад иметь способного, умелого и опытного человека во главе этого соединения. Объединение этих качеств с желанием творить добро, не обращая внимания иных действующих лиц. Вторая причина моей удовлетворенности относится ко мне более конкретно, т.к. вы знаете, что лучше служить с другом, чем с человеком индифферентным. Как только два флота окажутся в ситуации требующей взаимопомощи, для меня будет более приемлемым иметь дело с тем, к кому я особенно привязан, чем с тем, кто мне не так хорошо известен. Как бы то ни было, но мне жаль, что это должно вызвать ваш поспешный отъезд. Я возношу самые искренние молитвы за ваше возвращение и за то, чтобы король (Английский – пер.) - ваш господин был бы рад выполнить мои пожелания. Т.к. у вас нет пригодного для вашего путешествия экипажа, я дам указания своему конюшему предложить вам свой легкий и удобный. Посмотрите, устроит ли он вас, или выберите тот, который вам понравится среди тех, что есть у меня. Я пишу это без церемоний. Среди друзей не должно стоять на таких позициях.

Возвращайтесь как можно быстрее, и возьмите с собой несколько своих смелых англичан, т.к. у нас есть нужда в офицерах. Я вознесу свои молитвы, чтобы ваше путешествие было удачным, без происшествий, и надеюсь, что Провидение, наблюдающее за вами в вашей маленькой лодке, сделает тоже самое и на этот раз, и передаст вас в добром здравии в руки ваших друзей, среди которых я прошу считать и меня. Я хотел бы, чтоб вы засвидетельствовали мое почтение Королю и Принцу Уэльскому. После того, что вы рассказали мне о принце, я хотел бы как-нибудь познакомиться с ним. Мне нет нужды давать вам новые заверения моего интереса во всем, что касается вас. Когда я однажды отдаю свою дружбу, то это на всю жизнь, и это чувство навсегда останется в моем сердце, навсегда ваш

Чарльз, герцог Зюндерманландский
Мистеру Сиднею Смиту, полковнику на службе
его королевского величества короля Англии.


Последующее покажет, как горько должен быть разочарован Сидней Смит в ярких перспективах, которые он сформировал от местного приема по его приезду в Англию. «Имея в виду эти грандиозные цели, я покинул Стокгольм», – рассказывал он – «я был носителем достоверных и новейших разведданных с севера, и потому должен был быть прият как желанный посланник. Тем не менее по моему прибытию (в Англию), я обнаружил, по моему приему, который мне был оказан, что я очень сильно ошибся, т.к. я с трудом получил наименьшую степень внимания. Это было, конечно, огромным разочарованием, очень чувствительным для меня, учитывая то напряжение, с которым я вез послание из Стокгольма, и то потрясение моего здоровья при путешествии днем и ночью в открытом экипаже, в худшее время года».

Через некоторое время он добился аудиенции герцога Лидского, который его терпеливо выслушал, но не мог дать никакого ответа, пока все это не было представлено Кабинету Министров. Опасаясь быть слишком назойливым на эту тему, капитан Сидней Смит решил терпеливо ждать, чувствуя, что вернуться в Швецию без ответа от правительства означало бы потерпеть более решительную неудачу, чем можно было бы предположить.

«После шести недель я рискнул представить письмо, при всем убеждении, что самый абсолютный негатив не может быть более неприятен королю Швеции, или более пагубен для дел Его Величества, чем сама задержка. На это я не получил никакого ответа и имел возможность наблюдать, что заявление, которое я сделал, было расценено как мое неподобающее нетерпение».


Не получив даже негласного разрешения принять командование, предложенное ранее, он решил пусть так и будет. Но следуя обычным правилам хорошего тона, решил связаться с королем Швеции и воспользоваться разрешением Его Величества сопровождать его штандарт. Что он может быть, по меньшей мере, стать свидетелем тех усилий, которые ему предстояло совершить. И хотя выгоды от этого опыта не предвиделось, но он ее все же получил. Кроме этого он сказал: «Я обещал моему другу, герцогу Зюдерманландскому, не оставлять его в дни испытаний и опасностей, которые потребуют от него тяжелых усилий, хотя я и не мог эффективно помогать ему как его заместитель, находясь в более простой роли добровольца или его личного друга. Меня волновало, мог ли я все еще быть носителем хороших новостей, что поддержка должна прийти от союзников (имеются ввиду англичане – пер.), я ждал пока это не стало очевидным, что такого намерения нет, т.к. ничего не было сделано до наступления весны. И я понял, что если не сделаю этого немедленно, то опоздаю к началу кампании».

Капитан Сидней Смит связался с министрами с целью использовать свой неистраченный адмиральский отпуск и предложил перевести любую корреспонденцию, которую они пожелают в Швецию. Но из письма герцога Лидского следовало то, что «очевидно, он хотел казаться более учтивым, чем заинтересованным, поблагодарив меня за предложение перевозки корреспонденции, он отклонил его».

Таким образом, оказавшись свободным, Сидней Смит отправился на Балтику с первым же судном и после череды жестких встречных ветров прибыл в Карлскруну. Оттуда он отправил следующее письмо мистеру Листону, Британскому послу в Стокгольме.


Карлскруна, 9 мая 1790 г.

Дорогой сэр,
Я задержался в Англии из-за жесточайшего восточного ветра. Больше месяца прошло с последней встречи с герцогом Лидским, когда я наконец вышел в море из Нора на две недели, т.е. 25 числа прошлого месяца, имея все шансы получить хорошее и приятное путешествие, подобное прошлогоднему с вами (!), но увы! Эти надежды были недолги, ибо наш попутный ветер продлился только до Орфорднесса, сменившись прямо на наших глазах, так что мы вынуждены были лавировать, а это не слишком приятное занятие в северных морях. Когда мы добрались до Ско, ветер опять переменился, прямо вниз по Каттегату, и лавируя там, мы увидели невозможность движения против сильного течения. Наконец мы собрали флот из более чем 140 бортов, находившихся в таком же затруднительном положении. Мы сделали две попытки достичь побережья у Гётеборга, куда я приказал подать мою карету, но мы ничего не могли поделать. Наконец подул благоприятный ветер и доставил мое судно с тем преимуществом, что было наибыстрейшим, чем какой-либо другой способ путешествия, и так я спустился по Зунду до моего выхода на сушу, т.е. позавчера. Я был очень удивлен, услышав, что герцог действительно отплыл, ибо я считал невозможным, чтобы флот был готовым к выходу. Не имея никаких дел в Стокгольме, т.к. у меня нет депеш для вас, я не сомневался в изменении своего предназначения и пришел сюда, используя единственный шанс встретить герцога здесь до его встречи с врагом, а также как лучший способ достичь Финляндии, доложить королю, и сказать то немногое, что я уполномочен сказать, в качестве подтверждения послания и переданного со мной сообщения, которое, кстати, я никогда бы не хотел доставить. В то время как я оправдывался (перед Кабинетом Министров – пер.) способом, который я считал верным, полагая, что это было воспринято совершенно неправильно. Как бы то ни было, однажды взявшись и зная, к каким последствиям это приведет, я чувствовал, чтобы получить ответ, я не могу настаивать на необходимости его, если мне не удалось убедить их в необходимости согласованности (со шведами – пер.)

Истощенный недостатком еды и отдыха, примчавшись сюда из Хельсинборга без остановки, я не считаю себя вправе вдаваться в детали этого дела, но я не мог вступить на борт, не сообщив вам о своем прибытии и намерениях. Для этого я вынужден использовать единственный час, выпавший мне по моему приезду в город (12 часов вечера в воскресенье) и обнаружив три еще не ушедших линейных корабля, но отплывающих с рассветом следующего дня. Время, потраченное на подъем людей, осознание ситуации (т.е. не теряя ни минуты), скоротало время до рассвета. В заключении сообщаю вам об ожидаемых комиссионных от брига, на котором я выходил, они остались в дорожном сундуке, вместе с некоторыми моими лучшими вещами, которые я отослал в Стокгольм, в качестве резерва, на случай если я потеряю все, что у меня есть, что не маловероятно, учитывая ситуацию, в которой я нахожусь. А возможно даже голову, чувствую, что она готова упасть на бумагу – такая сильная боль в затылке. В результате четвертую ночь я только дремлю, не имея полноценного отдыха, т.к. в Каттегате нельзя было уйти с палубы, а эти маленькие тряские повозки, в которых провел следующие две ночи, не допускают комфортабельного сна, в сравнении с роскошными немецкими. Я прислушался к вашим словам в отношении подачи серьезного заявления для курьера с обычным допуском, и сказал об этом мистеру Аусту, он согласился со мной в справедливости моего ожидания, что меня снова отправят туда, где я был, в целом, даже если бы я не был носителем каких-либо государственных депеш в обратную сторону. Он посоветовал мне не делать самому никаких подобных заявлений – я полагаю из-за страха получения отказа, в том настроении, в котором они находились и, который будучи один раз дан, должен быть соблюден, хотя настроение должно измениться к лучшему. Поэтому он рекомендовал вам подать заявление. Он, казалось, не сомневался в возвращении домой, разумеется, если они ограничат вас этим, я могу опередить их и, следовательно, буду чем-то вам обязан, но если это так и окажется, то я должен просить оставить все как есть, т.к. мое финансовое положение с трудом может отвечать предстоящим мне расходам, т.к. оно ограничивается моей матерью (самой богатой из нас) ограничивающей поддержку в надежде, тем самым, заставить меня отказаться от моих проектов поиска опасности как она это называет, сделав невозможным для меня их выполнение. К счастью, другие думают иначе, но у них нет таких возможностей поддержки моих планов, т.к. имеют собственные затратные проекты. Прошу извинить меня за то, что я так углубился в свои личные дела, но так приятно поговорить с тем, кто любит искренность и точность, в противном случае из-за недостатка материала могут быть сформированы неверные мнения, что может показаться ограниченностью, но это вынужденная скромность, чтобы свести концы с концами. Я нашел время написать вам так много, т.к. линейные корабли не могут двигаться при таком ветре. Граф Монк, однако, перешел на одномачтовый бриг, чтобы по моей просьбе работать вместе со мной с наветренной стороны. Было бы жаль быть прогнанным или умереть в этом году. Без хвастовства думаю, что тут я буду полезен, т.к. все наше дело (военно-морское – пер.) зависит от точности определения ситуации с первого взгляда, т.к. мы (англичане – пер.) не так привязаны к правилам и математической точности, где обстоятельства меняются во время операции. Это причина, почему наши практики чаще добиваются успеха, чем лучшие теоретики, хотя если бы их (англичан – пер.) спросили о причине, они точно бы ответили: «Да потому, что оно так и есть».

Как видите, я оседлал своего любимого конька, но не позволил ему бежать со мной по бумаге, приберегая силы для настоящей службы. Подготовка этого флота весьма удивила меня, уверяю вас, нельзя не отдать огромного уважения тем представителям Адмиралтейства, кто планировал эти мероприятия и сделал так много при недостатке людей и денег. Я как моряк, никогда бы не взялся за это. Ясно, что у них больше желаний и возможностей, чем страха.


Посылаю вам письмо от Фредерика Норта (бывший премьер-министр и финансист Англии – пер.), в котором, подозреваю, он сообщает мне о своем намерении посетить Стокгольм, а также еще два других - одно из штаба. Кстати, если за этой печатью есть хоть слово о государственных делах, я думаю, что вправе предъявить им счет за смазку моих колес, т.к. я не имел благодарности в последнее время, я подозреваю, что это так, поэтому я отправляю его как можно скорее. Прошу вас выслушать и удовлетворить меня известием, что вы получили мое последнее письмо из Лондона и одобряете мою решительность не принимать поручение, т.к. я не смогу его безопасно выполнить.

До свидания. Искренно ваш
В.С. Смит.


Письмо Листону
На борту «Амфиона» 21 мая 1790
Svenska Sund

Дорогой сэр,

К моменту, когда вы будете читать это, вы будете знать, что я нахожусь на борту яхты его величества. Я покинул его королевское величество Герцога Зюдеманландского позавчера, под Ревелем, в добром здравии, но не в лучшем расположении духа после неудачной атаки на вражеский флот в порту.

«У меня нет нужды вдаваться в детали этого предприятия, т.к. возможно, вы наконец, узнаете об этом из газет, достаточно сказать, что это были самые отчаянные действия, т.к. я не должен был советовать или пропустить их без протеста, я должен был оставаться с его королевским величеством т.к., принимая во внимание позицию русского флота и то, что они имели достаточно времени приготовиться, следовательно, эти действия не могли быть успешными. Монсеньор Д'Грасс попытался сделать тоже самое против нас на Св. Кристофере с таким же небольшим успехом, мы имели такое же небольшое преимущество, что было и у русских, из-за фиксированной позиции, а его недостаток был в том, что он двигался и попадал под огонь нашей линии, вытянутой к центру, последовательно каждым из своих кораблей. Я должен быть доволен этим опытом, по крайней мере не последовал бы точному такому плану атаки, который потом оказался неудачей. Герцог доказал свое строгое подчинение приказам, но я думаю, что король склонен отстранить его больше из-за необязательного характера, чем из-за предстоящих операций. Его величество, как вы знаете, был более успешен и намеревался развить свое преимущество, как он мне говорил, из-за моего нежелания возвращаться к герцогу немедленно. Его величество разместил меня на борту небольшой яхты, которая сопровождала его галеру «Серафим», на борту которой он передвигался в бою. Возможно, я не смогу воздержаться от таких (активных – пер.) же действий. Надеюсь, это не будет воспринято попыткой выслужиться. При наличии времени я напишу вам больше. Наконец, беру на себя смелость передать вам несколько писем, вручая их вашим заботам, т.к. в Англии вы будете раньше меня.

При этом, дорогой сэр,
Остаюсь искренно ваш
В.С. Смит
Умоляю о весточке от вас с первым же курьером – привет всем заинтересованным друзьям.

Монсиньору Листону министру короля Англии в Стокгольме (на фр.)

Часть 4

1790 г. Продолжение различных столкновений
русских и шведских войск на море и на суше


В течении зимы Швеция предприняла большие усилия для подготовки войск на море и на суше, для того чтобы быть в готовности использовать первую же возможность движения с началом ледохода, в то время как русские порты оставались во льдах. Флот, хотя и полностью не оснащенный, как утверждает С. Смит, вышел в море из Карлскруны под командованием герцога Зюдерманландского в начале мая месяца, «в то время как король, с присущей ему живостью, уже присоединился к армии в Финляндии и проследовал по замерзшим болотам для атаки вражеского поста в Валгалле, что он должен был бы сделать до того, как они (русские – пер.) решили, что это возможно. Затем он вместе с прибрежным флотом проследовал для атаки дивизиона русской флотилии, которая оснащалась во Фридрихсхаме, в чем он преуспел, в то время как на противоположном берегу Финского залива был высажен десант с задачей сжечь несколько складов боеприпасов, и большому флоту было приказано атаковать дивизион русского большого флота, который одержал победу в Ревеле (над шведами – пер.)» – успех небольшой, но как бы то ни было о нем уже заявили. Так обстояли дела, когда капитан С. Смит поступил на Шведскую службу.

Он нашел короля в спокойствии в Свенскесунде, где Шведы потерпели поражение год назад, с огромными потерями с обеих сторон. План операции, предложенный королем, был действовать таким же образом и с надеждой на успех, какой был у него в Фридериксхаме и в других портах, с целью нападения на отдельные дивизионы противника, которые там зимовали, тем самым угрожая самому Петербургу, что не могло не обязать императрицу вспомнить, что действовать против Шведской армии в Финляндии ее войскам суждено у своих границ.

«Я не мог не согласиться, - говорит капитан С. Смит в своем рассказе, - при принятии этого плана действий, но, чтобы привести его в действие было необходимо соединение и содействие большого флота. Король, казалось, не имел четкого мнения о расположении офицеров в деле и даже имеет большие опасения о том, что возможно его брат будет находиться среди самых недовольных. Я рискнул заверить его величество, что какими бы ни были политические взгляды его королевского высочества, это никогда не должно влиять на его военное руководство». Соответственно, большому флоту были отданы приказания двигаться вверх по заливу. При первом прибытии в Свенкезунд, собранным силам было приказание пройти перед ним смотр, для того, чтобы он мог видеть, как далеко продвинулась слаженность (экипажей – пер.), в правильном использовании судов с прямым парусным вооружением, предназначенных для реального маневрирования в навигационной обстановке среди бесчисленных скал и островов у побережья Финляндии.

«Мне было жаль обнаружить - говорит он, - что офицеры вообще не прониклись идеей, проявляя интерес к некоторым большим судам для их участия в составе эскадры, которые вместе с транспортами так ее обременяют, что лишают ее всех преимуществ, а именно свободы и быстроты передвижения, тем самым теряя право называться легкой эскадрой. Мы испытываем это на данный момент в связи с невозможностью передвижения на восток против легкого ветра, дующего с этого румба, к чему король очень стремился и что он мог бы сделать, если бы эскадра состояла исключительно из канонерских лодок и легких гребных судов.

Дело было так, она состояла из следующих различных видов. Плавучая батарея из 20 легких 32 фунтовых пушек, три малых фрегата, имеющих восемнадцать 12 фунтовых пушек, 4 больших и 3 малых бомбардирских судна с прямым парусным вооружением, а также 20 галер, имеющих 4 тысячи гребцов, которые являлись пехотными полками и были способны действовать на берегу в качестве десанта (три из них участвовали в войнах между Швецией и Россией еще с тех пор как Петр Первый привел их в Финский залив), и 72 канонерские лодки, несущие 24 фунтовые пушки с каждого борта и укомплектованные семьюдесятью гребцами. Это был самый подходящий вид судна для выполнения таких задач». Будучи, однако довольно долго в движении, ранее был дан сигнал убирать палатки, собираться и следовать на восток, между цепью островов и материком. Капитан Сидней Смит дает следующее яркое описание того, что он называет «линией похода».

«Ничто не может быть воспринято более возвышенно красивым, чем живописная сцена вокруг нас, оживленная этой походной линией, в то время как мертвая тишина лесов, покрывающих берега и острова прерывалась только всплеском весел и повторяющим их эхом. Точный порядок, совершенная пропорция интервалов между судами, протяженность линии, сейчас совершенно прямой, и конец ее почти теряется из виду из-за ее протяженности, ветер менял направление, форма отмелей обязывала частично менять курс, мачты сливались с высокими лесными деревьями и на мгновение исчезали из виду, все располагало к тому, чтобы радовать глаз, в то время как величина объекта, для которого эта сила была предназначена, и вероятность немедленного и отчаянного конфликта, способствовали пробуждению в сознании величайших и самых отчаянных идей».

Бросив на ночь якорь, на берегу разбили палатки, и проведена разведка для захвата местных жителей с целью использования их в качестве лоцманов и получения продовольствия.

25 мая они прибыли в Питепас, в устье гавани Веролакс, где цепь островов, которые они миновали, завершилась, и было сочтено необходимым дождаться благоприятной возможности пересечения ветви залива, ведущей к Выборгу, как из-за риска отдать малые суда на волю ветра, так и потому, что король не считал разумным рисковать в открытой части залива, подвергаясь воздействию русского Кронштадтского флота, без помощи собственного флота в ближайшем будущем.

«И доставить их (т.е. корабельный флот – пер.) было совершенно необходимо и, казалось не очень легко, т.к. весь экипаж на борту от нижних чинов до командования, не были расположены вести такие большие корабли в таком узком море, среди стольких скал. По ответу герцога на мое письмо из Свенскезунда, я не мог не наблюдать этого. Его убедили в необходимости принятия образа действий, услышанным им от тех, кто от недовольства или из-за страха преувеличивали опасности навигации».

Следующее письмо от герцога Зюдерманландского очень ясно подтверждает его заявление.

На борту корабля Густава третьего в
плавании у Гогланда 26 мая 1790 года.
(имеется ввиду принадлежность судна к королевскому флоту,
т.к. король находился на гребной эскадре – пер.)

Мой дорогой друг,

Я благодарен вам за ваше письмо, которое я получил с лейтенантом (прапорщиком), посланным мне королем. Я рад, что вы в порядке и буду рад еще больше, когда получу удовольствие встретить вас снова.

Я продвигаюсь, хоть и медленно, к месту, указанному мне королем. Надеюсь Бог оградит флот от шторма, т.к. это было бы потеря всего, среди опасностей и скал, в которых мы собираемся действовать. Небеса дарят нам удачу, которая в данном случае очень нам нужна. Несмотря ни на что, мое сердце говорит мне, что мы выкарабкаемся и я возлагаю на Господа веру и надежду, ведь он вел меня и по сей день.

Обнимаю, полностью ваш Чарльз».


«Медленно продвигаясь! – замечает капитан Сидней Смит, - к указанному месту, не совсем удобному из-за необходимости немедленного нанесения удара, прежде чем враг смог бы очень хорошо подготовиться, и Ревельский флот мог бы последовать за ним».

Капитан Смит занял теперь позицию посредника между королем и его братом и для этой цели он пошел на одной из королевских яхт на Гогланд, где он нашел флот в момент постановки на якорь: «и так как ветер был попутным», - говорит он, - «для меня было достаточным доказательством того, что влияние оппозиции королю стало господствующим».

Герцог Зюдерманландский, очевидно, был слабым моряком, и потому вынужден был отдаться в руки своих подчиненных, что делало задачу капитана Смита очень тонкой, но он не имел трудностей в опровержении выдвигаемых аргументов, таких как «глядя на карты и видя опасности, на которые они указывали в реальности, оказались менее серьезными севернее Гогланда, чем на юге от него, и каковы бы ни были трудности и опасности, вражеский флот подвергался им в равной степени».

Он предполагал, что они должны, в любом случае, вскоре сразиться с Кронштадтской эскадрой, «чем скорее, тем лучше, до того, как Ревельский флот сможет выйти и поставить их между двух огней, что с двадцати одним бортом в линии и многочисленными тяжелыми фрегатами у нас были веские основания на успех против семнадцати (линейных кораблей – пер.), составлявших Кронштадтскую эскадру, так что лучше будет атаковать их у собственных ворот, чем ждать быть атакованными ими, и если мы будем успешными, победа, одержанная у ворот Санкт-Петербурга, в поле зрения русских берегов с обеих сторон, не может не устрашить и смирить двор (Екатерины II – пер.), тем самым ускоряя мир, которого они так жаждут, и который по заверению короля тоже является объектом его желаний и сферой переговоров».

Вопрос, по сути, сводился к тому как найти лучший способ выбраться из ситуации, действуя против врага если и неудачно, то по крайней мере хотя бы с честью, не оставив ничего неиспробованным и тем самым показав двору Петербурга, что они имеют сильного духом врага, который не будет покорно подчиняться, чтобы получить свои права у своих собственных дверей.

Эти переговоры стоили Смиту многих поездок на его маленькой яхте между двумя братьями. Рандеву, наконец, было согласовано провести в Бьерке, на входе в узкую часть залива, ведущую в сторону Кронштадта. Далее приводится письмо короля на эту тему.



Копия от короля капитану Сиднею Смиту,
собственной рукой его величества
Питепас, 1 июня 1790, 3 часа пополудни

Я очень благодарен вам за ваш доклад, капитан Сидней Смит, я не могу в достаточной мере признать усердие иностранца, который с преданностью и верностью своему народу, посвящает себя моему делу. Я отдал приказы в тот момент, когда получил известие от моего брата, что мы будем держать наш курс в направлении Бьерка галерами, легкими фрегатами и самыми большими канонерскими лодками. У нас нет никакой защиты, кроме как там, и я надеюсь, что мой брат покажет, что он желает от нас, и что он предпримет меры предосторожности со своими фрегатами, не дав принцу Нассау выйти из Выборга. Я бы хотел, чтобы мой брат отправил назад этого посланника как можно скорее, и я надеюсь на ваше великодушие сообщить мне ваше мнение о том, что вы считаете полезным и что должно быть сделано.

Хуже всего то, что довольно сильный ветер не дает возможности маленьким канонеркам сопровождать нас. Мы непременно должны дойти до Бьерка, но меня ничего не обескураживает и через два часа мы отправляемся в путь. Надеюсь вскоре получить от вас известия и уверяю вас я молю Бога, чтоб он взял вас под свою святую защиту.

Любящий вас Густавус».

Его величество был верен своему слову и его маленькие суда, основа его сил, пересекли Выборгский залив, большой флот устремился навстречу русской Кронштадтской эскадре, которая появилась в поле зрения на востоке. Шведский большой флот состоял из 21 парусного корабля, двух тяжелых фрегатов и трех легких, что значительно превосходило силы русских, «и давало им право ожидать успеха, который был венцом их усилий, и сам Петербург - безоружный и беззащитный, должен будет сдаться на волю победителей».

Главной задачей являлось нападение на Кронштадтскую эскадру до того, как сможет выйти Ревельская эскадра, и таким образом поставить их между двух огней, но увы, на пути снова появились всяческие препятствия. Капитан С. Смит, как бы то ни было, оправдывает их в желании проявить личную храбрость, «ибо нет мужчин», – говорит он, – «смелее, чем шведы под огнем, но у них не было необходимой уверенности в своих силах, чтобы попытаться сделать это».

Похоже, сигнал был действительно дан для выполнения лавировки и подхода к противнику, у которого было два корабля, изменивших свой курс и отправившихся на юг залива. С. Смит эффективно возражал герцогу. «Скоро ни слова не пророню, - говорит он, - кроме как в разговоре с герцогом, если только тот не хотел показать свой авторитет, решившись прижать противника и приказывая отменить сигнал (к буксировке) и выполнить противоположный в самой категорической манере» (вероятно, Смиту приходилось трудно на борту герцога – пер.)

Вся оппозиция казалось утихла, и были поданы необходимые сигналы для соблюдения самого плотного порядка в сближении с противником. Ветер стихает, делая невозможным вступить в бой ночью, и только в 4 часа утра флоты смогли встретиться. Теперь ветер дул с востока и русские, говорит Сидней, использовали это «очень смело надвигаясь на нас. Дым, как обычно, скоро закрыл абсолютно все, сделав невозможным дальнейшее управление сигналами настолько, что я вынужден был передавать приказы герцога, двигаясь вдоль линии в своей шлюпке, при этом был свидетелем большого мужества среди отдельных людей, а, следовательно, имел все основания надеяться на славное окончание дела».

Но оказалось, однако, что не было большего преимущества с какой-либо стороны для «окончания дела». Русские явно хотели затянуть время до подхода флота из Ревеля, и т.к. большинство шведских капитанов не видели необходимости сильно давить на них, огонь прекратился через несколько часов, и расстояние между флотами стало слишком большим для выполнения каких-либо действий. Русские избегали боя, если какие-либо корабли их плотно прижимали, они, имея задачу закончить бой вничью до того, как они были вынуждены сдаться.

По мнению капитана Смита для обеспечения успеха, требовалось сблизиться с противником и таким образом решительно возобновить действия утром, отдохнув несколькими часами сна, флоты остались в линиях напротив друг друга.

Русский флот с очевидностью показал, что у него нет намерений к отступлению, и потому возникла необходимость заставить сделать его это до соединения с Ревельским флотом. «Соответственно был дан сигнал сблизиться и вступить в бой с врагом, как только подует утренний бриз с запада, что показал нам барометр. Наша линия была полностью сформирована на правом галсе, головой на юг, и располагалась очень близко и параллельно противнику, который находился с подветренной стороны, так, что не было ничего проще для всех кораблей сблизиться со своими противниками и предпринять решительные действия, но довлело все то же роковое опоздание, и канонада в тот день была на еще более постыдной дистанции, чем раньше. Каждый, казалось, ожидал решимости от другого, кроме адмирала Модэ, второго по старшинству, и его ближайших последователей, которые показали пример исключительной смелости, заставив русский флот уступить, а затем развили и удвоили это преимущество».

«Я думаю, что необходимо, – продолжал он рассказ, – избавить адмирала от всеобщего порицания, я сам был свидетелем его добрых намерений и стараний будучи в тот момент на борту его корабля, и осмелюсь сказать, что ничего не требовалось для полной победы, кроме как слаженных действий нашего авангарда с центром и арьергардом, вместо чего они вели оружейную стрельбу, так что арьергард вынужден был вернуться, чтоб не быть отрезанным от основных сил.

Ведущие корабли двух флотов сейчас очень близко подошли к южному берегу Стрейта, и возникла необходимость объединиться и встать на противоположный галс к северному берегу, и, прибыв туда повторить этот же маневр, который несмотря на трудности был хорошо выполнен. Русский флот был повергнут этим в легкое замешательство, хотя очень ловко восстановил этот порядок, хотя было несколько кораблей, которые действовали отдельно, и эти несколько были под командованием английских и других иностранных офицеров. (речь идет о фрегатах Дениссона – пер.) Таким образом день прошел в бесплодной отдаленной канонаде, при этом любой сигнал мог быть воспринят как команда для решительных действий, герцог был так раздражен, что наверняка отменил бы многие свои команды, если бы у него была возможность заменить людей, которым бы он мог доверять больше.

Как бы то ни было, его королевское величество вынужден был использовать очень сильные выражения отчитывая прилюдно, и, напоминая командирам о чувстве долга и традиции Шведской нации смело вступать в бой с противником».

Не может быть более неловкой, чем сложившаяся ситуация, и если, что-то может ее ухудшить, то это, очевидно, появления вражеской эскадры из Ревеля и ее приближение к нам. «Принимая во внимание наше отчаянное положение, - продолжается повествование, - и долг, мы должны были самыми отчаянными действиями выпутываться самостоятельно, очевидное и единственное, что нужно было сделать, это немедленно напасть на подошедшего противника, и постараться произвести впечатление на одиннадцать кораблей, хотя мы не смогли сделать этого в отношении семнадцати». (Имеется ввиду соотношение сил в Ревельском сражении – пер.) Соответственно шведы отвернулись от Кронштадтского флота и направились к подходящему противнику, сообщив королю о своих намерениях, но они были так прижаты Кронштадтским флотом в приближении Ревельского флота, и было признано необходимым отказаться от этой попытки и присоединиться к королю, занимая Выборгский залив, не давая противнику поступить так же, встав в линию на якоря на входе, поддерживая свои фланги мелководьем и материком, немного схоже с позицией, занимаемой противником в Ревеле. Короткий ночной интервал благоприятствовал этому маневру и флот, соответственно, пошел на север. «Пройдя между двумя русскими эскадрами, которые к утру сблизились, но вместо успеха, в котором они были так уверенны, они только сотрясли воздух». И все же они давили на шведов, но превосходство шведского мореплавания преодолело все трудности и вскоре они выстроились в хорошо сформированную линию на входе в Выборг.

Капитан С. Смит тотчас воспользовался случаем сообщить о своих действиях мистеру Листону в следующем письме:


На якоре перед Выборгом 7 июня 1790
Мой дорогой сэр.

Я нашел немного времени, чтоб начать письмо к вам, хотя я не мог закончить его, а я не люблю отсылать письма неоконченными. Оно будет содержать детали всех наших последних маневров, которые, возможно такие же отчаянные, как и любые, что всегда предпринимаются в любой войне. Я буду иметь возможность через день или два, достаточно скоро, чтобы представить мой отчет достойным получения, тем не менее я не позволю этому курьеру уйти, не поблагодарив вас за мой пакет, который я получил вчера. Я прошу вас дать мне самые ранние разведданные, если угроза войны с Испанией станет серьезной, т.к. в этом случае я буду иметь долг вернуться в Англию, хотя и пожалеть о том, что оставил положение, возможно самое лестное для человека моего возраста и статуса.

Король дал мне яхту, на которой я передвигался между двумя флотами, в соответствии возможной встречей врага. В последнее время я был главным образом с герцогом т.к. он был в самых сложных ситуациях, сражаясь с Кронштадтским флотом, т.е. в пределах слышимости самого Петербурга, и с Ревельским флотом позади нас. За это время король оказал мне честь писать с каждой оказией, зная, какое влияние оказывала дружба Его Королевского Высочества, и приказывая мне свободно писать о своем мнении в отношении нашего плана операций, на предмет всего того, о чем его величество прежде общался со мной. Я имел удовольствие заметить, что каждое предложение, которое я раньше делал, было принято. Я оказался между двумя флотами, влияя на оба, что мне нравится больше, чем командовать любым из них.

Вы, немного зная мое положение, не будете удивлены услышав некоторые вещи и то, что наша сегодняшняя ситуация - есть мой выбор. Мы стоим в линию на якорях через вход к Выборгу для блокирования эскадры принца Нассау (речь идет о гребном отряде Козлянинова, защищавшем Выборг – пер.), для подготовки хорошего отступления королю, если его планы провалятся, и, между нами говоря, чтобы немного прийти в себя после такой крайней усталости, почти исчерпавшей наши физические и духовные силы. Сражаясь с Кронштадтским флотом на протяжении 14 часов в течении первого дня с небольшим перерывом и большую часть следующего утра (я даже забыл сколько часов). Мы были не в состоянии сражаться с двумя флотами вместе (Кронштадтским и Ревельский – пер.), хотя мы сделали все возможное для атаки Ревельского флота в случае его появлении, для предотвращения их соединения, но это было не выполнимо, не оказавшись между двух огней. Мы проскользнули между ними к их большому удивлению, укрывшись в одной из их собственных гаваней (имеется ввиду Выборгский залив – пер.), занятой их 3-м флотом, который, вероятно, атакует нас с тыла, если только мы не уничтожим его до того, как остальные нападут на нас с фронта. Это положение гораздо легче в сравнении с тем, когда мы были в море, потому что мы отдыхаем в максимальном покое, ремонтируя повреждения, ожидая пока армия обеспечит нас подкреплением. Эти меры стало совершенно необходимо предпринять, т.к. мы вынуждены были пить воду из залива, что вскоре привело бы к болезням, хотя вода почти пресная на этой широте где мы были.

Король с галерным флотом находится рядом, чтобы поддержать интервал в нашей линии. Если русские нападут на нас, я надеюсь, мы сможем вернуть им комплимент Ревеля. Однако, я предпочел бы думать, что этот монсеньор Чичагов, который командовал там и теперь командующий всем флотом, должен понимать, что он обязан успехом там своей позиции и следовательно он будет уважать нашу позицию настолько, чтобы не рисковать битвой, хотя сегодня он образовал очень тесную линию и своим курсом обозначил намерение посмотреть, не сможет ли он найти слабую часть. Однако, он ведет себя спокойно, и, если завтра он останется в том же положении, я хочу развлечь себя атакой «а ля гусар» с дивизией, которой король приказал быть под моим влиянием. То, что у меня есть может исполнить то, о чем я часто говорил с вами. Корабль короля трехпалубный и это грозный боец в линии. Его присутствие необходимо чтобы их стоянка здесь была неприятной. Осмелюсь сказать, что они думают, что блокируют нас, но я могу заверить, что насколько это зависит от меня, мы постараемся пробиться сквозь них всякий раз, когда этого потребует общий план действий, не исходящий из мнения о силе флота лишь из-за его многочисленности.

Ваш верный друг W.Сидней Смит.
Его превосходительству королевскому министру
Англии в Швеции Листону. Стокгольм. Королевская улица (фр.).

По мнению капитана Сиднея Смита, раньше или позже, все дело должно было закончиться самой ужасной битвой, и он был безусловно прав, думая, что лучше уменьшить силы противника, атаковав его в их выгодной позиции у Выборга.

Вопрос этот обсуждался, почему весь план не был оставлен, когда они определились, что не способны его выполнить, и почему они не отступили вниз по заливу. Ответ благородно рассуждающего Сиднея был таков «что не было времени спланировать отход, имея короля на таком большом расстоянии, в то время как враг был так близко, оставив короля на произвол судьбы для того, чтобы он выпутывался своими силами, не могло быть и речи, и, кажется не нашлось бы желающего, кто бы решился говорить о таком предательстве и подлости».

Офицеры флота, по правде, мало от чего зависели, но находились в сравнительно выгодной позиции в Выборге, «интриги были закручены, а они очень сильно обескураживали тех, кто был склонен выполнять приказы».

«Много упреков - говорит Сидней, - было брошено мне, как можно предположить, из-за влияния, приписываемого мне и это была непростая задача сохранять взаимопонимание путем постоянного общения с недовольными, и слышать и отвечать на их доводы, что было необходимым, т.к. я не имел права молчать и не мог прибегнуть к чрезвычайной жесткости, подобно действиям обычного палача. Я не мог двигаться вперед и не отвечая на удар, я должен бы нанести ответный и как можно ближе к корню зла. Так несколько частных случаев были вредны для общего дела, и потому я никогда не называл имен (этих людей – пер.), где бы они заслуживали рекомендации для получения вознаграждения».

На кораблях, ошвартованными в Выборгской линии, на флоте присутствовали большие опасения атаки извне, но Сидней Смит не смог убедить себя в возможности этого, учитывая, что Чичагов, командовавший сейчас Русским флотом, имел свежие воспоминания о Ревельской битве, и должен помнить, что он обязан был своей безопасности тогда, находясь в схожей позиции, в которой находится сейчас Шведский флот в Выборге.

Как бы то ни было. Русский флот продолжал медленно приближаться «c шумом становясь на якоря».

В это время Сидней Смит получил следующее письмо от короля, который находился все еще с (гребной – пер.) флотилией, в стороне от места высадки в Бьерке Зунде.



Копия письма от короля Швеции
Капитану Сиднею Смиту
9 июня 1790, 3 часа утра

В данный момент я получил доклад от моего брата, ожидающего нападения, я не думаю, что он желает этого.

Я рассчитываю на вашу смелость и отвагу, которые помогают вам дойти до человеческих душ, и то что вы будете продолжать поддерживать их, чтобы флот мог сохранить свое нынешнее положение.

Мои гусары вчера успешно атаковали драгун императрицы.

Я желаю вам, капитан Сидней, всяческих успехов, которые можно ожидать благодаря вашей смелости и талантам.

Густавус


Все приготовления в ожидании атаки были выполнены, уменьшены интервалы между кораблями и выдвинуты фланги линии, с задачей открытия более концентрированного огня. Русский флот тем не менее, опять встал на якоря на дистанции большей дальности артиллерийского выстрела.

«Вчерашняя тревога - замечает король в следующем письме, - кажется рассеивается, т.к. я не слышу ни одного выстрела. Сейчас необходимо приступать к действию. Король, мой дядя, говорил, что нельзя давать врагу ни минуты покоя, и я придерживаюсь такого же мнения. Я высадил на сушу войска, и они дали противнику существенный урок, но эта флотилия принца Нассау в Выборге –просто бедствие и я считаю мы должны уничтожить ее так или иначе».

«Чем больше Русский флот взирает на наш, тем больше можно быть уверенным, что у них нет намерений рисковать судьбой Русской империи, при неудачном сражении, и тем больше должно расти наше спокойствие».

Рано утром следующего дня король Швеции прошел вдоль борта яхты, приданной капитану Сиднею Смиту, и взял его к себе на борт для осмотра позиции вражеской флотилии, находившейся в Тронгсунде, в середине трех каналов, образованных островами Урансари и Соммансари, на входе в Выборг после прохождения внутреннего рейда.


«У них было четыре больших судна с квадратным парусным оснащением, около 12 больших галер и много судов поменьше, чьи мачты сложно сосчитать из-за их большого количества. Противник действовал, перебросив две батареи на острова с каждой стороны входа».

«Согласованность действий состояла в том, чтобы пройти на внутренний рейд Выборга флотилией из трех дивизионов, которые потом должны были разделиться: левый фланг должен был проходить между Катилой и Саммансари к западу от трех проходов, в то время как правый был должен пройти Actis Capel к востоку и высадить группу войск на остров Урансари, которая должна была зайти в тыл батарей, контролировавших средину Тронссундского прохода, где находились вражеские корабли, способные осуществить серьёзную атаку в центре».

«Король, в этом случае, потребовал исполнения обещания, которое я дал ему - оставить большой флот и сопровождать флотилию, всякий раз, когда она будет вступать в бой, и т.к. я не мог принять никакого участия или взять при этом командование, его величество передал мне приказ, адресованный командирам дивизионов и, вообще, офицерам, в следующих словах:



Приказы,
Амадис, на якоре в Бьерке Зунде Близ Выборга,
13 июня 1790

Поскольку я проинструктировал полковника Сиднея Смита устно, касательно действий, которые я предпринял против русского прибрежного флота в Выборгской гавани, поэтому моим командирам и командирам дивизионов, приказываю следовать всем приказам, которые упомянутый полковник Сидней Смит, будет отдавать от моего имени.

Густав


Вышеприведенные приказы намекали на план нападения на Урансари, при этом чувствовалось огромное нежелание среди заинтересованных сторон к совершению каких-либо атак, или других действий, но не из-за недостатка смелости, «нет народа смелее Шведского», – говорит Сидней, но от недостатка уверенности в себе.

Трудности, возникшие на его пути – множество бесплодных и бесполезных дебатов, должно быть были наиболее неприятными для одного из самых энергичных умов. «Новые трения возникли среди нас, о трудностях ночного прохода таким сложным каналом. Чтобы избежать этого, я переехал перешеек и, взяв крестьянскую лодку на побережье, ночью изучил канал, ознакомившись с береговыми ориентирами, в то же время установив необходимые сигналы с нашими постами на берегу».

Все приготовления были, наконец, сделаны, флотилия разделилась на три дивизиона, лоцмана были взяты из крестьян соседних деревень. От них они узнали, что противник перевез на сушу несколько пушек для установки батареи в точке с названием Actis Capel.

«Мы прибыли к месту, описанному крестьянами, в час ночи, все было тихо, и мы следовали дальше, как вдруг открылась вражеская батарея, шквал огня обрушился на нас. Они выделили мою яхту, очевидно, как судно, на борту которого был старший офицер, и к моему сожалению, некоторые из этих выстрелов были слишком удачными: один сразу же лишил меня двух самых лучших офицеров, в момент моего разговора с ними.

«Наши канонерки быстро открыли ответный огнь, показав себя грозным оружием в подобной ситуации. Неожиданный взрыв на вражеской батарее послужил нам сигналом броситься в воду и напасть на них.

Лейб-гренадерская гвардия императрицы, выставленная за деревьями, встретила высадку плотным огнем, а берег из круглых камней добавлял трудностей. Однако они были вынуждены отступить, и мы взяли в плен всех, кто не был убит или не смог спастись бегством.

Полковник Лилихорн, немного придя в себя, был первым кто бросился в воду во главе своего войска, несмотря на ранение, и таким образом, мы стали хозяевами этой батареи, но мы дороговато заплатили за эту победу, т.к. при подходе к батарее, когда еще не потухли последствия последнего взрыва, мы внезапно вышли на гору снарядов, запалы которых горели, и мы едва успели скрыться до взрыва.

Я занял позицию на этом месте, расположившись лагерем на маленьком острове недалеко от Урансари, и отослал назад пленных и раненных в основную группу. Среди последних я должен признать и потерю своих двух лучших офицеров. Полковник Лилихорн, однако, при всей напряженности момента, был жив, но слишком слаб и непреклонен для оказания мне содействия.

Капитан Силлен оказался в крайне тяжелом положении, и хуже было то, что отсутствовала хирургическая помощь, ампутация искалеченной культи не могла быть выполнена до тех пор, пока его не перевезут на госпитальное судно. Однако, я испытал удовлетворение, обнаружив, что все, чем я мог помочь ему, в момент взрыва, среди моих самых неотложных занятий (перевязывая артерии платком и затягивая палкой, служащей чем-то вроде жгута), возымело эффект остановки кровотечения и хирург заверил меня, что эта своевременная мера спасла ему жизнь.

Он был самым энергичным и смелым офицером, добровольно вызвался на это дело со мной, уговаривая меня убедить короля отпустить его. Когда его величество выразил желание оставить того при себе на этот раз.

Его преданность и привязанность королю проявились очень ярко в тот момент, когда он получил свою рану. При падении он издал только один стон, сказав в то же время: «Бог есть король» (фр.). Он поблагодарил меня за оказанную ему помощь, выразив удовлетворение, когда я рассказал ему, что сражение прошло в нашу пользу и, на мой вопрос, как он себя чувствует, он, указав на свою руку, лежащую на палубе, сказал: «Вижу, что очень плохо».

Несмотря на успех, который сопутствовал этому небольшому штурмовому отряду, все те же трудности присутствовали в пути.

Каждое препятствие было увеличено, а не существовавшие были созданы. Поставка необходимого продовольствия для подразделения запаздывала, и они буквально сократились до «последнего куска черного хлеба, что в лучшем случае, было лишь скудным пропитанием и требовалось добавка березовой коры, чтобы выдержать».

И все же не было причин отказываться от дела, как от невыполнимого. Прохождение Actis Capel было вынужденным, как указано выше, не было ничего, чтобы предотвратить их прохождение по ранее согласованному плану, обеспечивая хорошую высадку на Урансари. Выстраивая линию артиллерийских лодок перед прорывом, противник отвел свою оборону к основному ядру, и высадка, таким образом, была произведена без противодействия.

«Мы со всей поспешностью устремились в погоню за врагом, который занял дорогу на Тронгсунд: и достигнув небольшой равнины с выжженным лесом, внезапно вышли на них, стоявших в линии, в ожидании нас: их фланг был в лесной чаще, и потому мы не могли судить об их количестве.

Я с тревогой прислушивался, чтобы услышать команду, которая должна была поступить с другой стороны леса, где находился король, но увы, не было слышно ни единого выстрела. Я не надеялся на какую-нибудь серьезную атаку в этой четверти, но в этот момент в мою руку легло письмо».

Письмо, о котором шла речь было от Густава, датированное 17 июня на выборгской дороге, представляя вражескую позицию неприступной, и сообщая Сиднею Смиту, что он «ждет новостей от него, для принятия решения об отступлении или о фальшивой атаке здесь по фронту, в то время как ваши могут преуспеть в тылу. Я опасаюсь, что атака Урансари невозможна, т.к. они вырубили деревья, закрывавшие батарею».

«Если бы это письмо – говорит Сидней, – пришло раньше, оно могло бы предотвратить мою высадку, но как бы то ни было, дело сделано, и я ничего не увидел в стоящем передо мною строю русской пехоты, что заставило бы считать атаку Урансари невозможной, в чем уверили короля.

Пришло время испытать это, враг был слишком близко, чтобы сомневаться или думать о чем-то кроме как о сближении с ним. Немедленно при нашем наступлении они первые открыли огонь, его артиллерия была ужасна и разрушительна. Выстрелы кололи деревья, создавая ливни стрел, которые убивали или калечили всех на своем пути. Мы отвечали мушкетным огнем, затем бросились в штыковую, как ранее было согласовано, что это самый подходящий для Шведских войск вид боя.

Я пропускаю эту сцену кровавого побоища, делая только одно замечание, я не нашел, той твердости о которой король Пруссии говорил мне в отношении русских войск, поскольку они были побеждены ровной поступью Шведов, еще до того, как штык приблизился к их груди.

Беглецы, однако, сплотились при появлении новой линии поддержки для них, враг высадил войска со свих многочисленных галер, когда они поняли, из-за бездействия нашего центра, что атака не была общей. Это обернулось для нас перекрестным огнем и штыковой атакой с криками, разрывающими воздух, как это принято у русских.

Мой маленький шведский отряд к этому времени сильно уменьшился, многие были убиты или лежали раненными на земле, кто-то отделился погоней за беглецами, кто-то не пришел сразу на пункт сбора. Таким образом я в этот момент оказался совершенно один, стоя у вражеской пушки, которую они оставили нам. К сожалению, лошади из повозок с амуницией, непривычные к стрельбе, разбежались вместе с ними в разные стороны, и потому мы не могли повернуть эти пушки против врага, что могли бы мы сделать для большей пользы.

Мой юный храбрый друг, граф Дона, подошел ко мне в этот момент, измученный и запыхавшийся в попытке собрать наши разрозненные ряды, желая заметить мне, что мы окружены врагом, и должны быть им захвачены.

То, что мы были окружены, было совершенно верно, как и то, что куда бы я не обратил взор, я не видел ничего кроме наступающих на нас зеленных мундиров, но было не очевидно, что мы должны были быть взяты по этой причине. Только офицеры и несколько гвардейцев были слева от меня, я отдал приказы направиться к ближайшему берегу, где я заблаговременно назначил канонерские лодки для нашего прикрытия. Внезапность нашего столкновения, при принятии руководства, остановила пыл тех, кто противостоял нам.

Вдруг некоторые из них повернули и направились к нам, таким образом, мы пришли к смешавшимся в кучу канонерским лодкам, русским и шведским, некоторые были захвачены, другие еще сражались, в то время как хаотичная стрельба во всех направлениях валила многих со всех сторон.

Тем временем основные силы противника остановились, не рискуя подходить на дистанцию стрельбы наших пушек, эффективность которых в Actis Capel, казалось была еще свежа у них в памяти.

По моему прибытию на берег, я нашел графа Розена, одного из королевских адъютантов, со следующим письмом ко мне, которое он уже собирался открывать, считая, что я убит, а те из моего рассеянного отряда, кто подошел раньше, говорили только, что оставили меня в окружении врагов».

Письмо короля капитану Сиднею Смиту, о котором он упоминает выше, датировано тем же числом (17 июня) в полночь.

«Капитан Лилихорн – говорит он, – передал мне ваше письмо от вчерашнего дня, я не могу в должной мере передать вам насколько я ценю ваше усердие, подтвержденное вашим мужеством и рвением, и умением общаться со своим окружением. Прошу засвидетельствовать сим мое удовлетворение».

Здесь я, к сожалению, заканчиваю повествование о капитане Сиднее Смите (составленный им самим) из-за недостатка имеющихся листов, вернее их разбросанности, ибо и как остальные его статьи, ни один документ не был найден целиком, а многие из них испорчены или частично сожжены, и потому среди них нет упоминания о великой битве 9 июля, кроме того, что содержится в коротком письме м-ру Листоку, которое можно найти в следующей части.

В этом сражении Шведы были победителями, они победили русских с потерями, как сказано в газетах того времени, авторами, которые пишут на эту тему: пяти фрегатов, пятнадцати галер, двух плавучих батарей, двадцати одного судна и большого количества морских и военных запасов, вместе с захватом 4500 пленных. В этом великом сражении король командовал лично, на борту галеры «Серафим» и капитан Сидней Смит был рядом с ним.

Тот же авторитетный источник утверждает, что английский офицер Дениссон, командовавший русским фрегатом Венера, захватил Серафим после того, как король покинул его. История такова-капитан Смит, наблюдая смелую и грамотную манеру сближения Венеры с королевской галерой, был уверен, что ей командовал англичанин и посоветовал королю подумать о собственной безопасности, взять лодку и грести к берегу, другой источник говорит, что к одному из своих кораблей-и Сидней будет сопровождать его. Галера не оказала сопротивления. Но пройти сквозь вражеские корабли, которыми она была окружена, была очень опасная задача, запись добавляет, что этот смелый Дениссон был убит в тот же день. (Любопытно, из письма пленного офицера, которое будет приведено далее, Смит должен был знать, что Дениссон был смертельно ранен в сражении от 9 июля, а не 3 июля 1790 г., когда был совершен прорыв шведов. Тут видно, что «авторитетный источник», следуя логике описания событий в «The Times» от 20 августа 1790 г., сильно заблуждается, смешивая Выборгский бой и Второе Роченсальмское сражение. Захват галеры «Серафим» произвел отряд русских, где «Венусом» – «Венерой» командовал Кроун. Дениссон же в это время должен был выходить из Бьерке-Зунда с Нассау Зигеном). То, что Сидней Смит посоветовал королю покинуть галеру и спас его - истинная правда, как сообщил мне самый близкий друг, который плавал с ним, жил с ним под одной крышей, никогда не оставлял его в течении жизни, и сопровождал его останки к последнему пристанищу. Этот же друг в ответ на мой вопрос, который я задал о капитане Смите, правда ли, что он проплыл две мили, чтобы передать письмо шведскому адмиралу, ответил: «Случай, о котором вы упоминаете, о передаче донесений шведскому адмиралу, проплыв мимо русского флота, я не слышал. Но донесения ему он доставлял, но не думаю, что эпизод с плаванием был правдой».

Два письма капитана Смита, которые будут в следующей части, датированные 6 июня и 18 августа к м-ру Листону, упоминают только сражения 3 и 4 июня. Если бы последнее письмо сохранилось бы полностью, то без сомнения, мы имели бы подробный отчет о великом сражении 9 июля, но к сожалению, оно обрывается, как и письмо к королю Швеции.

Глава 5

Продолжение и завершение войны,
приведшей к перемирию и мирному договору


В заключении следующей главы будет виден беспорядок, в котором оказались бумаги Сиднея Смита в результате их разбросанности, ветхости и утрат в основном из-за огня, из-за чего и оказался неизбежным огромный пробел. Как бы то ни было, капитан Сидней Смит имел обыкновение давать оценку событиям, к которым имел отношение, м-ру Листону – министру короля Англии в Швеции, мы имеем в следующем письме «общий план и итог», как он его называет, военных действий между русскими и шведскими войсками.

Свенбург (вероятно Свеаборг – пер.)
6 июня 1790
«Дорогой сэр,

Я так измотан чередой усилий, без отдыха, и часто без еды, от того, что нет времени на еду, я чувствую, что не справлюсь с задачей, которую себе поставил, дать вам подробный отчет о наших действиях. Я, однако, не могу первому курьеру дать уйти без общего плана и итога, который вы, возможно, уже имеете, как и точные разведданные и др. источники о печальной катастрофе, закончившей картину действий на сегодняшний день. Бог знает, наступило ли уже самое худшее время, учитывая, как русские остаются триумфальными хозяевами Балтики, и малой уверенности в тех, кто будет им противостоять им после позавчерашнего поражения. Когда я говорю после, я не могу допустить, что были какие-то раньше, ибо если бы они были, то, возможно, все было бы не так как сейчас. Они (т.е шведы – пер.) были разбиты до первого выстрела, лишь присутствием врага. Такое впечатление произвели количество и размер кораблей в умах людей, которые не были привычными к этому делу. Напрасно король и герцог, твердые в их решимости, невозмутимости и ясности в приказах, если те, кто должны им повиноваться, заняты расчетом вероятности успеха, рисуя самые убогие картины, которые являются ни больше ни меньше, как отказ повиноваться, собравшись вместе и обсудив вопрос, должны ли они нести ответственность перед государством, если с королем и принцем произойдет какой-либо несчастный случай. Напрасна смелость младших офицеров, если они не подчиняются, ведь они ничего не могут сделать таким примером в лице непосредственных начальников. Короче, я раздражен сверх меры видеть людей в военной форме без необходимых качеств, для того чтобы стать победителями. Я могу проследить все это с самого начала, но это уведет меня очень далеко от предмета, ради которого я сейчас взял в руки перо, что констатирует печальные последствия разлада, принять единственное, что может предотвратить крах, угрожающий Швеции. Чтобы сделать план, предлагаемый мной совершенным, насколько это возможно, и дать вам возможность ответить тем, кто спрашивает, почему король Швеции бросился с головой в осиное гнездо, где его так сильно искусали, я начну с того первого дня, когда я присоединился к его величеству и его армейскому флоту.

«Я нашел их в добром состоянии духа после успеха во Фридригсхаме, сожалея, что они не развили его там, но отнюдь не в том настроении, чтобы следовать на поиски оставшихся сил принца Нассау, часть которых была в Выборге, а часть в Кронштадте и Систербеке (Сестрорецке – пер.) не в лучшей готовности к вы ходу в море, по данным разведки. Король выложил все это мне открыто, вместе с намерением продолжать и использовать преимущество, которое он уже имеет, находясь первым в море (т.е. опережая русских в развертывании – пер.), атакуя принца Нассау по частям, до возможности соединения его отдельных эскадр. Для этого было необходимо, чтобы большой флот также заранее продвинулся вперед, с задачей поступать также с русскими Кронштадтской и Ревельской эскадрами, в то же самое время он прикрывал армейский флот со стороны его последнего прохода через рукав, который образует вход в Выборг, т.к. эта часть побережья не защищена цепью островов. Я уже говорил вам, что я взялся убедить герцога принять эту меру, и о трудностях, которые мне пришлось преодолевать, т.к. все на флоте, от его королевского Высочества и ниже, были не расположены направлять флот вверх по заливу:

«Я сделал это из убеждения, что это был единственный путь, при котором Швеция могла надеяться на успех в этой наступательной войне, а также из общего принципа, что всегда лучше атаковать, чем быть атакованным, и перевести войну ближе к вражеским дверям, по возможности, для того чтобы наводить панику как на присутствующих, так и на отсутствующих, как говорится, тех, кто формирует свое суждение по положению сил, сидя на побережье, к которым я отношу почти всех, кто никогда не видал сраженья (Это относится к многочисленным придворным источникам, которыми оперируют современные историки – пер.), и, хотя это не увенчалось успехом, я заявляю, что это не по причине плана, а более потому, что план не был осуществлен. Я никогда бы не предложил и не одобрил бы его, если бы не думал, что это возможно, что люди могут колебаться: вступать ли им в бой, когда враг в поле зрения, или для этого достаточно отдаленной канонады, что могло привести только к ничьей битве, когда было очевидно, что ничего кроме решающего сражения, в первую очередь, не могло уберечь их о сосредоточения вражеской силы, которая неизбежно выльется на них в конце концов, как это и случилось.

«Намерение короля атаковать дивизион флота принца Нассау в Выборге, было сорвано благоразумным решением командиров, даже после того, как дивизион справа, который я сопровождал, уже вступил в бой, в соответствии с ранее согласованным планом. Мы захватили одну батарею, высадив десант прямо под дулами пушек и вынудили тех, кто занимал вторую, отступить более чем на три мили к месту, где находилась их другая, преследуя их штыками, пока не завладели их пушками, теперь мы могли применить их против батарей, противостоящих королю, но они вернулись числом вчетверо большим нашего (когда поняли, что атака не была общей), окружили нас и вынудили нас с боем пробиваться к нашим лодкам, с потерей почти трети всех наших сил, самые же смелые, последовали за мной к линии штыков зеленых мундиров и медных шлемов, которые внезапно появились под деревьями для поддержания тех, кого мы преследовали. Вы вполне могли бы сказать, «какого черта он делает в этой дыре» (фр.) (Имеется ввиду неофициальный статус Смита при короле шведов - пер).

На это я могу только ответить, что так же как я планировал атаку, одобренную кролем, а правый фланг имел самую сложную задачу, я решил сопровождать их, чтобы меня не обвинили в отправке других туда, куда сам бы я не пошел, так же и для того, чтобы удержать джентльменов, которые признают слово «невозможно» в своем военном кредо, от распространения этой доктрины на других. чтобы сделать это в качестве авторитета. Т.к. я не был вправе командовать, король ознакомил тех, кто командовал, что он сообщил мне о своих намерениях и плане атаки, о чем я сообщу им в надлежащее время и в надлежащем месте, и я надеюсь, что буду оправдан за выбор места начальника гвардии под огнем врага, как самом подходящем месте, для того чтобы сообщить им, чтобы они следовали за мной немного дальше. Вы можете предположить, что я позаботился об отличном взаимопонимании с офицерами, что было не очень трудно, учитывая, что они знали, что распределение званий и орденов будет зависеть от моего представления их поведения. По поводу орденов, король уже был рад считать меня достойным уровня четвертого ранга, т.е. большого Креста ордена Меча. На это я, конечно, ответил, что я буду просить моего государя разрешения принять эту награду. Будете ли вы так любезны сообщить мне о способе получения этого разрешения. Я был бы неизбежно включен в число тех почестей, которые были возданы моим товарищам по этой службе, т.к. король с радостью отмечал мечом наши плечи по возвращении. Это дает мне право на маленький крестик в петлицу, который я полагаю, пока должен положить в карман, до получения известий из Англии.

«По возвращении из этого дела, которое являлось отвлекающим маневром большой атаки, хоть и превратилось в самостоятельное дело, я обнаружил, что окружение короля вынудило его отбросить все мысли о выполнении своих замыслов: ведь они были заняты исключительно разработкой планов возвращения, что стало гораздо труднее, т.к. мы не уничтожили силы в Выборге. Так что они могли свободно преследовать наше отступление. Большой русский флот стоял (на якорях) в линии с внешней стороны нашего, и их фрегаты контролировали побережье и начало цепи островов с названием Пите Пасс, этим путем и пришел король. Напрасно было останавливать поток рассуждений на этот счет, все что я мог сказать было: «Мадам Благоразумие всегда так права, что мы не можем ей ничего ответить, кроме как жалуясь на судьбу мадмуазель Действие, за то, что она была задушена таким жестким и прямолинейным тираном» (фр.).

«Были предложены различные планы, в том числе и долгосрочные, среди тех, кто предлагал их не было ни одного, кто бы не требовал серьезного сражения при их выполнении. Никакой из них невозможно было выполнить при дующем юго-западном ветре, и мы оставались около двух недель в ожидании перемен, занимаясь только поеданием запасов, т.к. все наступательные операции были отложены. Наконец ветер сменился на восточный и принес принца Нассау, который за это время должен был подготовить 50 парусных судов в Кронштадте и Систербеке (Сестрорецке – пер.). Чтобы понять наше настоящее положение, необходимо обратиться к карте. Армейский флот, выйдя из Выборгского залива, занял пролив между островом Бишопа (о. Сев Березовый – пер.) и материком, авангард артиллерийских лодок овладел юго-восточным проходом к Бьерку: этим проходом и вошел принц Нассау и начал обстреливать их из пушек. Вопрос о том, что делать был скоро решен, как только король посоветовался с вашим покорным слугой, который искренне устал от дачи военных советов. Конечно первой мыслью, которая представилась, была в том, чтобы стоять твердо и принять нападении принца Нассау и даже выйти ему на встречу, раз уж мы вышли с этой целью, но когда стало ясно, что даже победа в этом районе не открывает нам связи со Швецией, о которой сам король стал беспокоиться, и что нам предстоит еще одно сражение, возможно с повреждением кораблей, и то что наши войска «болели домом» и были не в настроении биться в любом другом сражении, кроме одного, которое приведет их туда: было решено атаковать линейные корабли, охранявшие проход на запад, Крюйсеротом, в одном сражении и со всей силой, вернуть себе цепь островов, пока ветер позволял это и до того как закончатся наши припасы. (Важное указание - шведы планировали не прорыв и бегство, а возвращение себе линии коммуникации до Питепасса – пер.).

«Когда это было решено, я пошёл к герцогу, чтобы сообщить ему план и подготовить флот к снятию с якоря. Это было сделано немедленно и линейный корабль авангарда, под командованием капитана Пука (в нашей транскрипции [Пукэ] – главный гидрограф шведского флота – пер.), самым умелым и отважным образом прорвался сквозь пять линейных кораблей, которые находились в удобной позиции, чтобы встретить его, и когда он миновал их, вдоль берега все еще стояла линия фрегатов. Остальная часть флота последовала за ним, в то время как армейский флот и транспорта должны были следовать между берегом и линейными кораблями.

«Этот порядок вскоре был приведен в ужасный хаос мелкими сошками, которые теснились одна на другой и попали под огонь своих же кораблей. Из-за дыма невозможно было разглядеть навигационные знаки и многие наши линейные корабли сели на скалы, наш брандер промахнулся и поджег два своих корабля -линейный и фрегат, и мне было неприятно видеть то, что я полагал атакой, превратилось в бегство с самой первой минуты, кроме некоторых, кто решил не бежать в эту рукавицу, сдавшихся, но не пошедших туда.

Надо признать, что ливень выстрелов был несомненно, самым плотным какой я когда-либо видел в таком маленьком пространстве, и все это было направлено в центр, и русская артиллерия очень хорошо работала, однако эти пять кораблей получили огонь всех захваченных нами орудий с соответствующим уроном. Я оставил короля на борту галеры «Серафим» как раз, когда мы собирались пройти огненное испытание на пути к герцогу, там я считал мое место в этом деле, тем более, что он уже был в самой гуще событий. Некоторое время я не мог до него добраться, т.к. маленькая яхта, на борту которой я обычно ходил между герцогом и королем, была так разбита, что затонула подо мной на пол пути: судно, находившееся поблизости, спасло меня и мою команду. Все, что я знаю о короле, это то, что я оставил его в добром расположении духа, делавшим распоряжения, которые я предлагал ему, с величайшим хладнокровием и ясностью рассуждений. Он прибыл в Свенска Сунд с большей частью своих сил. Сколько потеряно мы еще не знаем. Принц Нассау приближается и, без сомнения, атакует его».

«Я отправился присоединиться к нему немедленно, т.к. находился вблизи него, наблюдая герцога и все, что осталось от большого флота в этом заливе, который, исходя из ситуации мог считаться местом безопасным. Он потерял семь кораблей линии, хотя я не верю, что русские смогут использовать больше трех. Его королевское высочество ранен (имеется ввиду, герцог – пер.), и хоть не опасно, но достаточно, чтобы заставить его покинуть палубу: еще немного и ему бы оторвало левую руку, а так ядро, одно из целой грозди, весом около фунта, задело его, порезав два сюртука, не задев рубашку: значительная контузия и синяк с опухолью на коже, но кровотечение не сильное, но это так близко от артерии, что еще чуть-чуть и было бы слишком близко. Русские, которые преследовали нас до входа в этот порт, остаются в поле зрения, и с силой, которой они противостоят нам, они могут выделить достаточно значительную эскадру для совместных действий с принцем Нассау, другие же занимают такие позиции, которые позволяют прервать коммуникации вдоль побережья, короче, его шведское величество в худшем положении, чем когда-либо, без денег и с недовольным флотом и армией.

Я нашел время, в перерывах, до отъезда барона Куска, написать более полно, чем мне казалось возможным. Пишу вам свободно и доверительно, даю истинное положение дел, доверяясь вашему усмотрению. Я, конечно, не использую этот язык с теми, кому не могу доверять, но сегодняшние Шведы, это не шведы времен Карла XII, битва под Полтавой действует теперь на их умы, и им не хватает предприимчивости, в которой больше или меньше нуждается любая атака. Те из них, кто отважен так же обстоятелен как их предки на поле битвы, но большинство всегда оглядывается назад, чтобы убедиться, что отход к собственной границе обеспечен, что, на мой взгляд, ни больше ни меньше как и предыдущее решение-отступать. Я верю, что они до последнего будут защищать свои границы, но они никогда не смогут совершить завоеваний с таким настроем, и потому я посоветую его величеству, когда его увижу, оставить попытки сделать невозможное и защитить себя, как он может, пока не узнает кто ему поможет выбраться из возможной передряги.

Не сомневаюсь, что принц Нассау будет развивать свой успех, возможно, настолько, чтобы заставить шведов проявить себя и тогда найдётся и сила, и умение в народе, чтобы отразить его атаки. У меня нет времени писать кому-либо еще с этой передачей, так что, если вы пишите в Англию, будьте так добры сказать что-нибудь обо мне, пока я живу здесь я не могу отвечать за себя. Барон Куск возвращается немедленно. Молю вас, напишите ему и пришлите мне пару газет с королевской почтой, чтобы определенно знать, должен ли я вернуться в Англию: т.е. идет ли война с Испанией, должна ли быть там Балтийская эскадра, я, конечно, должен быть с ней и пожертвовать всеми мыслями о pesos duros (тяжелые веса, исп.) (Весомость аргументов, как сказали бы мы – пер.) (Любопытно упоминание об английской балтийской эскадре. К окончанию войны со шведами, Пит Младший стал склонять дело к войне с Россией. Возможно, часть сил была уже предусмотрена для «балтийской эскадры – пер.).

Прощайте «В.С.С.»

Письмо от 11 июля, до этого речь шла о следующем письме, это единственное, что по-видимому исходит от капитана Сидней Смита по поводу сражения от 9 июля. Но есть одно без даты, по-видимому от офицера русской эскадры, оплакивающего своего друга капитана Дениссона, копия которого также прилагается.



На борту королевской яхты «Амфион»
Свенска Сунд, 11 июля 1790
Дорогой сэр,

Я счастлив, что имею возможность раскрасить меланхоличную картину, присланную мною вам на прошлой неделе о положении короля Швеции, сообщая вам, что его величество одержал полную победу над принцем Нассау, гораздо большую, чем та, которую его высочество (т.е. принц - пер.) одержал на этом же месте в прошлом году и послужившую поводом для его письма, которое так справедливо рассердило короля. Он атаковал короля в Свенска Сунде, так как, я думал, он и должен, и казалось был уверен в успехе от превосходства своих сил, уже преследуя бегущего поверженного врага, неспособного к сопротивлению. Офицеры, взятые нами, обвиняли его в том, что он не сделал необходимые приготовления исходя из этой уверенности, но мне кажется, что его линия была очень хорошо сформирована и расставлена, единственным упущением было попадание галер под первый же огонь, который, конечно же был самым сильным, и следствием чего была ужасная бойня на их боту (от ядер, падающих в толпу гребцов), вынудив их очень рано сдаться: в то же время это обескуражило тех, кто их успешно атаковал, внушив шведским офицерам надежды о победе, ради которой они впоследствии очень много трудились. Поначалу они не имели не малейшей надежды, король и ваш покорный слуга были одиноки во мнении, что нужно было смело противостоять предполагаемой атаке. Я передал вам свое письмо, т.к. я пробыл несколько часов в Хельсингборге, чтобы написать вам, и еще одно длинное в Англию.

Я бы хотел, чтобы меня отправили на ваше попечение вместе с копиями документов к тем людям, перед которыми я чувствовал себя обязанным отчитаться, но не имел времени, и опасаясь атаки принца Нассау в Свенска Сунде до моего приезда.

По сути, сражение началось с моим прибытием, и я нашел невозможным вступить в него морем, т.к. линия принца Нассау занимала всю ширину входа в Свенска Сунд, ту же, которой его эскадра Аспо вошла в прошлом году. Следовательно, я должен был высадиться и пересесть на коня, чтобы добраться до короля. Я прибыл достаточно вовремя, чтобы увидеть более сорока захваченных и разбитых парусных судов, а именно большая часть первого дивизиона галер и двухмачтовых кетчей, и весь центральный дивизион фрегатов и бебехов кроме одного, насчитывающего одиннадцать, среди которых и собственный корабль принца, бежавшего на остров на лодке, и оттуда на какое-то судно, которое доставило его во Фридрихсхам.

Нет времени писать больше.
Искренно ваш Сидней Смит.



Король сказал мне сегодня за обедом, что мистер Фредерик и Норс, и Арбутснот были в Стокгольме. Привет им, они будут желанными гостями в Финляндии, они могут прочитать это письмо.



Монсир монсиру Листону.

«Сэр, хотя я не имею возможности знать вас лично, беру смелость написать несколько строк от имени одного из моих лучших друзей – бригадира Деннисона, кавалера ордена Святого Георгия и Святого Владимира, командовавшего эскадрой (square-rigged) кораблей с прямым парусным вооружением, дравшегося вчера с такой храбростью. Его выдающаяся смелость, его знания как офицера и англичанина, я надеюсь заслужат вашего внимания. Его флагманский вымпел был поднят на борту фрегата «Святая Мария», втором фрегате в линии. Первый фрегат затонул вследствие большого числа попаданий ниже ватерлинии, им командовал капитан Маршал, офицер британского королевского флота, офицер беспримерного мужества. Он погиб вместе со своим кораблем (когда фрегат затонул). Можно отметить, что «Святая Мария», находясь в положении, в котором мы ее оставили, севшей на мель, как и арт. катера, застрявшие на мелководье, вымпел, я верю все еще развевался на топе сломанной грот мачты. Я заклинаю вас, сэр, немедленно послать помощь бригадиру – он получил серьезное ранение в голову, но я думаю, что при правильном уходе он может выжить. Так как я особенно привязан к нему, находясь в особо дружеских отношениях, как и все офицеры фрегата с которыми я имел удовольствие быть на яхте в Кюмени. Мы очень благодарны барону Стейнблорду за его внимание и обходительность, так же, как и другим офицерам на службе его величества короля Швеции.

Честь имею быть, сэр, Ваш покорнейший и
смиренный слуга W. Cheauneuf



Все мы желаем, если это возможно, чтобы бригадир был с нами – в этом случае наше взаимодействие может быть ему более полезно. Если это может быть выполнено вашими усилиями, мы никогда не забудем вашей благосклонности».

Вегра, Свенска Сунд
18 августа 1790 г.


Дорогой сэр,

Перемирие, которое было объявлено вчера, сразу же положило конец моим трудам и спекуляциям в этой области, дав мне время спокойно сесть и написать тем, перед кем я чувствую себя в долгу. Мне пришлось резко оборвать предыдущее письмо, а сейчас я продолжу эту тему и закончу ее, так что вы можете подготовить все ваши вопросы, и мы обсудим дела и пересмотрим все при разговоре, это удовольствие уже не так далеко, т.к. королевские лошади уже заказаны и я, конечно же, не отстану от него. Предполагаю, вы раздобыли карту окрестностей Выборга в крупном масштабе, как я советовал, и я должен просить вас разложить ее перед собой, во-первых, на ваш вопрос почему мы не отступили вместе с большим флотом в Свеаборг немедленно после битвы третьего и четвертого июня, оставив короля и армейский флот на произвол судьбы? Я отвечаю, что армейский флот (обремененный судами конструкции слабой мореходности и другими, которые не могли грести) более зависит от ветра и погоды и обременен необходимостью соизмерять свои возможности, чем большой флот. Таким образом, легкая эскадра, не была легкой эскадрой, и мы не могли бросить их, чтобы они спасались своими силами, кроме этого король высадил войска с галер, а с транспортов гусарских лошадей, и загрузить их обратно на борт невозможно без спешки, а оставить их, значит потерять в поспешном бегстве. Мы не были разбиты, но с превосходящими силами, преследующими нас по пятам, определенно были бы разбиты, если бы не отступили.

«Я уже говорил вам, что при появлении Ревельского флота, мы на всех парусах попытались встретиться и вступить в бой, но они держались на расстоянии, и стало необходимым обратить внимание на последнее письмо короля ко мне, где были следующие слова «единственное, чего я опасаюсь, это эскадра Ревеля, которая отдаляет Герцога от залива, изменяя его курс на Гогланд, что нас тревожит: Кронштадский флот может направить суда в Выборгский залив, что прервет наше сообщение» ( фр.).

«Кронштадтский флот теснил нас так плотно, что если бы мы вступили в бой с Ревельским флотом, то мы бы не смогли бы их разбить до его подхода, и мы бы неизбежно оказались бы между двух огней, и большее на что мы могли бы надеяться, это с большими потерями выбраться самим, не имея возможности оказать помощь королю в его возвращении, наше положение было чрезвычайно критическим. Я взвесил ситуацию со всех точек зрения, с любой стороны враг вынужден принимать быстрое решение. Бросив взгляд на карту, я понял единственное что надо было сделать, чтобы предотвратить то, чего опасался король, а именно, захвата противником Выборгского залива - это занять его самим. Я тут же предложил это герцогу, который придержав меня руками, сказал: «Мой друг, вы посланы нам добрым Господом, чтобы спасти нас» (фр.). Сигнал был дан, мы отказались от отчаянного плана битвы при таких неудобствах и направились к вышеупомянутому месту, враг приближался, в то время как мы прошли между ними, и им достался только воздух, а не добыча, в которой они, казалось, были так уверены. Т.к. в то время как мы плыли на север для выполнения этого плана, пришло предложение от короля для флота; занять свою позицию в Бьюрке-Зунде ближе всего к Петербургу. Письмо к его величеству содержало и одно ко мне, которое я подробно перепишу следующим образом:

5 июня 1790

«Я писал своему брату соображения, которые позволили мне предложить вам позицию для большого флота, которую брат сообщит вам, и я вас прошу сообщить мне ваше мнение: моя основная причина – сохранить положение здесь с моей флотилией, с помощью которой с моря я смогу доставить беспокойство столице и заставить силы противника в Финляндии покинуть их позиции для ее защиты, что нельзя не считать большим преимуществом». (фр.)

Все, что желал король, это чтобы мы следовали этим путем, потому что позиция, предложенная королем, казалось бы, не может дать тех же преимуществ, которых мы ожидали в этой ситуации, и оставив флотилию в Выборгской гавани (заливе – пер.) полностью свободной выйти и действовать в контакте с большим русским флотом, т.о. между нами и Швецией создается более грозная сила, чем один только большой флот, который говоря по правде, я рассчитывал разбить за раз канонерскими лодками, и мы могли бы это сделать, если бы наши господа почувствовали силу своего оружия, как показала это последняя победа.

«Герцог также придерживался мнения выполнить наш первоначальный план, по которому мы и действовали, надеясь, что когда король увидит его, то это одобрит его, а если нет, то в любое время мы можем занять позицию, указанную его величеством, через Бьерке-Зундский канал, который как показали русские карты (шведы воевали по атласу Нагаева – пер.), был судоходен. Король одобрил наше решение, когда увидел, что мы заняли позицию между Бисконсконом и Krosesost (Березовыми островами и Крюйсеротом – пер.), как вы увидите по короткой записке, которую он мне в спешке написал (когда слишком близкое приближение русского флота угрожало атакой), далее приводится копия: «Вы, конечно, оцените любезности, которые оказывает мне король исходя из своей учтивости, которая как вам известно, всегда велика, но в данном случае было, конечно необычно, что эти любезности были единственной монетой, которую я мог получить из его рук в награду за мое усердие в его деле». С этим предисловием я без колебаний передам вам его дословно, чтобы сохранить его дух и подтвердить его подлинность.

«В данный момент я получаю известие от моего брата, который сообщает мне, что полагает, что подвергается атаке: я в это не верю, полагаюсь на вашу храбрость и бесстрашие, с которым вы бы оживили их дух и поддержали их, чтобы они сохранили позицию, которую занимает флот. Мои гусары неистово приветствуют драгунов Императрицы; я вам желаю, Капитан Смит, успеха, на который дают надеяться ваше мужество и ваши таланты.

Густав 9 июня 3 часа». (фр.)


Эта атака не состоялась, т.к. враг с каждым днем подходил все ближе и ближе, с большой осторожностью делая промеры и отмечая отмели, за которыми мы заняли нашу позицию. Ветер был попутным для них, они могли напасть на нас в любое время, поэтому мы 3-4 дня занимались тем, что выравнивали наш строй, заполняя пустоты и продвигая фланги, так, чтобы создать вогнутую дугу по направлению к противнику, для открытия концентрированного огня в любую точку. Наши фланги были защищены мелководьем, и мы поставили четыре парусных борта на одном конце узкого прохода на запад, но было невозможно предотвратить захват русскими другого его конца, не ослабляя нашу линию отделением или расширением ее. Вы должны помнить, что у нас был только двадцать один парусник в линии, в то время как у противника было тридцать, двадцать семь из которых всегда противостояли нам, в то время как остальные ушли в Кронштадт для ремонта повреждений.

Мое письмо от 7 июня покажет вам, что я не считал их присутствие препятствием для наших действий против флотилии в Выборге, и я был уверен, что мы были должны атаковать немедленно, прежде чем они успеют подготовиться. Герцог и флот были против этого, опасаясь, что канонада в этом районе может спровоцировать большой русский флот атаковать нашу линию. Я скорее желал бы, чтобы они сделали это, как наилучший возможный конец всего этого дела, которое рано или поздно должно было закончиться самым упорным сражением: это было очевидно для тех, у кого был свеж в памяти опыт Ревеля, что мы имеем преимущество, занимая хорошую позицию, очевидно, что и господин Чичагов думал так же, поскольку, как вы знаете, он не нападал на нас. Я не решился сделать предложение о нападении на Выборг королю, прежде чем убедил герцога в его осуществимости, и снял его опасения по поводу вышеупомянутой опасности нападения извне. Пока все находилось в такой ситуации, я получил ответ короля в письме на эту тему.

Бьерке Зунд, 11 июня

Сигнал тревоги вчера вечером, видимо, рассеялся, поскольку я не услышал ни единого выстрела пушки; теперь нужно действовать. Король, мой дядя, утверждает, что не следует давать ни минуты покоя врагу, и я придерживаюсь того же мнения; я высажу войска на сушу, и они предоставят достаточно хлопот врагам; но эта флотилия Принца Нассау в Выборге меня тревожит; мне кажется, ее нужно уничтожить тем или иным способом. Без этого я не верю, что моя работа будет окончена. Беспокойство, которое я им доставил на суше, должно их заставить очистить её от людей с помощью флотилии Выборга, и этот момент нужно поймать; для этого я уехал отсюда с … - (здесь его величество пустился в описание)» (фр.) (так в подлиннике – пер.).

Его величество указал в деталях силы, которые он может привлечь в этом районе, оставив достаточное количество для охраны транспортов и места высадки в случае контратаки. Он потребовал, к тому же, до полка от большого флота и помощь фрегатов. Затем он продолжает – «…но для всего этого мне нужно согласие моего брата и Норденшельда, и только вы можете быть посредником. Я хотел было написать это вчера, когда пришел отчет моего брата. Я был совершенно точно уверен, что сражения не будет, но момент был не подходящим для таких переговоров, так что нужно было ждать до сегодняшнего дня; чем более русский флот смотрит на наш, тем более мне кажется, что нам нужно убедиться, что мы не желаем предоставить на долю удачного сражения судьбу Российской империи. Я все больше в этом убеждаюсь. Взвесьте, господин, проект, и если вы посчитаете его хорошим, используйте свой кредит доверия, чтобы его принять, с момента как вы мне объявите, что момент благоприятен, я напишу своему брату; и что было бы лучше, чтобы вы сами ему его предложили, чтобы он мне предложил свою помощь. Вот вы вновь стали военным министром, но я знаю, что вы можете убеждать, в чем и есть истинный талант ведения переговоров.

Густав (фр).



Перемирие, упомянутое в письме от 18 августа, привело к завершению войны, капитан Сидней Смит вернулся в Англию и был благосклонно принят при дворе и награжден Шведским орденом меча в Сент-Джеймсе, о чем свидетельствует следующее описание церемонии:

Из Лондонской Газеты за вторник 15 мая до субботы 19 мая 1790.

Церемония награждения его величеством по просьбе короля Швеции сэра Вильяма Сиднея Смита рыцарем-командором и кавалером Шведского королевского ордена меча, с лентой этого ордена в Сент-Джеймсе 16 мая 1792 года. Процессия прошла из приемной в кабинет его величества в следующем порядке: три эсквайра сэра Вильяма Сиднея Смита несли корону, шлем, щит и знамя до кабинета утренних приемов, где они и остались до возвращения процессии, а именно: Джордж Кук, эсквайр, прапорщик первого пехотного полка его величества Хью Пигот, эсквайр, лейтенант военно-морского флота его величества Вильям Линдсей, эсквайр, новый секретарь посольства Его величества При Петербургском дворе (представлены Вильям Косби, эсквайром, капитаном независимой пехотной роты) Рыцари в своей обычной одежде, а именно: достопочтенный сэр Джордж Ионг, сэр Генри Клинтон, сэр Вильям Гордон, сэр Джордж Ховард Лорд Маккартни, сэр Рольф Пейн, Лорд Амхорст.

Сэр Вильям Сидней Смит, облаченный в сюртук и мантию, с мечом и знаком ордена и шляпой с перьями в другой руке, был представлен в присутствии достопочтенного лорда Гренвила, старшего государственного секретаря его величества по иностранным делам и барона Налькена-чрезвычайного и полномочного посланника Стокгольмского двора, рыцаря командора шведского ордена полярной звезды с лентой этого ордена.

Войдя в королевский кабинет с обычными поклонами, сэр Вильям Сидней Смит приблизился и опустился перед королем на колени на бархатную подушечку, и был награжден его величеством лентой; затем он поднялся и поцеловал руку его величества и поблагодарил е8го величество небольшой речью, выразив свою благодарность его величеству за выдающийся знак его королевской милости, удалился с такими же церемониями, как и при входе.

Здесь присутствовали несколько министров его величества, высокопоставленные чиновники, министры иностранных дел и много других различных персон.

N.B. Сэр Вильям Сидней Смит не был произведен в рыцари в этом случае, т.к. эта церемония была проведена его шведским величеством на поле боя, под королевским флагом, согласно устава ордена и которая отменила традиционный обычай положения меча на плечо второй раз другим монархом.


Здесь можно представить, относящийся к этому ордена меча анекдот. (Смысл в том, что королевский плащ имел нашитую звезду Ордена Серафима – пер.)

В конце сражения между шведской и русской флотилиями, первой командовал король, а второй – принц Нассау, капитан Сидней Смит подошел к его величеству, чтобы доложить об успешной операции, которой он руководил в центре линии против самых больших русских кораблей, а также о своих усилиях в организации турецких пленных, освобожденных из плена после сдачи русских галер, на которых они были заняты на веслах. Король стоял на отдельном камне без кустов и укрытий и наблюдал за капитаном Сиднеем Смитом, чувствуя прохладу этого мрачного места после дневной жары, его величество обратился к ближайшему солдату своей гвардии, сказав: «Отдай полковнику свой плащ». Человек с характерной для шведского крестьянина наивностью ответил, кутаясь в плащ: «Он самому мне нужен, сэр». Король, с обычным добродушием, сказал своему пажу, стоявшему рядом с ним: «Принесите капитану плащ, который был принесен и наброшен ему на плечи». Король, наблюдая за звездой ордена Серафима, добавил: «Потому что холодно, - сказал его величество, - если бы я не использовал этих слов, вы бы, по моему приказу, регулярно награждались Орденом Серафима, как дворянин испанского двора может стать грандом первого класса, если король прикажет ему надеть шляпу, но не в качестве приказа. Это не орден Серафима, но это меч, который я предназначил для полковника» (т.е. Орден Меча – пер.). Переговоры относительно последнего последовали и выше, и дома мы в этом убедились.